Количество артистов: 43,846 Количество текстов песен: 642,600
Леонид Утесов
Песня первойлюбви
Данные: текст песни / слова песни
Видео:
Текст песни Леонид Утесов — Песня первойлюбви
Слова: М. Матусовский Музыка: И. Дунаевский Исп.: Леонид Утесов Лес золотой вдали, Запах сырой земли, В ясный денёк, совсем молодыми, Здесь мы впервые, За руки взявшись, шли. Шли в листопад ( ) Мы наугад. Помню, робея, Спел там тебе я Песню мою:
«Милая подруга, дай свою мне руку, Нас ждёт ещё немало трудных дней. Грусть сильна порою, порой сильна разлука, Но любовь, любовь всегда сильней».
Как ни трудны года, Как ни горька беда, В пыльной степи, сожжённой войною, Всюду со мною Образ твой был всегда. Помню: бои, письма твои. Вспомнится снова Каждое слово Песни моей.
Снова лесной рассвет. Дымкой лесной одет. Встретил нас лес опять листопадом, Снова мы рядом, Дружбы вернее нет. Стала ты мне Ближе вдвойне, И, как бывало, Вновь прозвучала Песня моя:
«Милая подруга, дай свою мне руку, Нас ждёт ещё немало трудных дней. Грусть сильна порою, порой сильна разлука, Но любовь, любовь всегда сильней».
Источник
От одесского кичмана до берлинского. История песни
На фронте бойцы исполняли не только «Катюшу»
*Оружие Мишки-одессита КАЖДОМУ ИЗ НАС известно имя народного артиста СССР Леонида Осиповича Утёсова. В тяжёлые годы Великой Отечественной Утёсов постоянно выезжал на передовые позиции, давал концерты для солдат и командиров Калининского и Волховского фронтов. «Одессит Мишка», «Тёмная ночь», «Вставай, страна огромная», «Вечер на рейде» и многие другие песни входили в репертуар утёсовского оркестра. Но были песни, которые в репертуар не включались. Одна из них — «С одесского кичмана бежали два уркана».
«Ну и что? – скажет читатель. – Это же блатная поделка! Какое отношение она имеет к военным песням?». Представьте себе – самое непосредственное. Потому что «Одесский кичман» сражался на фронте наравне с «Землянкой» и «Тремя танкистами».
*Шли два героя с германского боя НО ДЛЯ НАЧАЛА РАЗБЕРЁМСЯ с блатным происхождением песни.
Согласно мнению многих исследователей, песня «С одесского кичмана» была создана в 1928 году специально для спектакля Ленинградского театра сатиры «Республика на колёсах» по пьесе Якова Мамонтова. Сюжет прост: на отдалённом украинском полустанке банда «зелёных» создаёт свою «демократическую республику». Её «президентом» провозглашается пройдоха-уголовник Андрей Дудка, который выбирает себе в «министры» бандита Сашку, телеграфиста и двух бывших помещиков. На торжественной пьянке в честь этого события Дудка (его роль исполнял Леонид Утёсов) и поёт уркаганскую песню. И сам спектакль, и его постановку критика встретила в штыки. А вот утёсовского Дудку и его песню отметила как «единственное отрадное место» в пьесе. В 1929 году видный музыкальный критик С. Дрейзен отмечал: «Особо следует отметить исполнение Л. Утёсовым песни «С одесского кичмана». Эта песня может быть названа своеобразным манифестом хулиганско-босяцкой тематики. Тем отраднее было услышать ироническое толкование её, талантливое компрометирование этого «вопля бандитской души». Ему вторил другой критик, Евгений Вермонт: «Ведь даже «С одесского кичмана» он пропел так, что блатная грубость совершенно испарилась».
Песня имела оглушительный успех и мгновенно стала шлягером, чему никто не удивлялся, поскольку автором её называли Бориса Николаевича Тимофеева (1899 – 1963), написавшего тексты таких шлягеров, как, например, известный романс на музыку А. Цфасмана «Мне бесконечно жаль своих несбывшихся мечтаний» или не менее популярный «Караван» на музыку Б. Прозоровского, который любила исполнять Изабелла Юрьева:
Мы странно встретились и странно разойдёмся, Улыбкой нежности роман окончен наш…
Автором музыки «Кичмана» считался композитор Ферри Кельман — Михаил (Моисей) Яковлевич Феркельман.
На самом деле всё не так просто, о чём мы поговорим ниже. Пока же заметим, что песня имела оглушительный успех и мгновенно стала шлягером. Утёсов сразу же включил её в репертуар своего джаза, а в 1932 году даже записал на граммофонную пластинку. «Вся страна пела, — рассказывал певец. — Куда бы ни приезжал, везде требовали: «Утесов, «С одесского кичмана»!»
Однако в спектакле первые строки сначала звучали несколько иначе:
С вапнярского кичмана Бежали два уркана, Бежали два уркана на Одест.
Именно так приводит блатной шлягер Иван Солоневич в мемуарах «Россия в концлагере». То есть преступники бежали не из Одессы, а в Одессу! Но почему случилась такая метаморфооза? Что касается «вапнярского кичмана», речь идёт о станции Вапнярка под Одессой, где добывали и гасили известь (по-украински – «вапно»). Правда, никакого кичмана здесь отродясь не было: слишком маленький населённый пункт, к 1926 году он насчитывал всего полторы тысячи человек.
Откуда же взялись здесь уркаганы, бежавшие из виртуального кичмана в реальную Одессу? Тут как раз впору вспомнить об одной фигуре, очень знаменитой в криминальном мире, а сегодня — и по всей России. Это — Моисей Винницкий, он же знаменитый налётчик Мишка Япончик (или Японец). Как известно, последолгих своих приключений этот «одесский Робин Гуд» в мае 1919 года сформировал из местных уголовников, боевиков-анархистов и позже примкнувших к ним мобилизованных студентов Новороссийского университета отряд в составе 3-й Украинской Армии, затем преобразованный в «54-й имени Ленина советский революционный полк». Полк был подчинён бригаде Григория Котовского (с которым Мишка успешно сотрудничал во время оккупации Одессы в начале 1919 года) в составе 45-й дивизии Ионы Якира. В июле уголовники-красноармейцы отправились воевать против войск Симона Петлюры. В первом бою полк взял с ходу ту самую вапнярку Вапнярку – станцию и село на границе нынешних Одесской и Винницкой областей. Однако на следующий день петлюровцы контратаковали и обратили не оправившийся после ночной пьянки полк Япончика в паническое бегство. Бросив позиции, уркаганы тем самым подставили под удар соседние подразделения, и Петлюра прорвал фронт.
Винницкий захватил на станции Бирзула паровоз с несколькими вагонами и решил вернуться на нём в Одессу. Однако руководство одесской «чрезвычайки» перехватило Япончика под Вознесенском. Здесь чекисты устроили засаду в зарослях кукурузы у железнодорожного полотна и закрыли семафор. Чтобы узнать причину остановки, Мишка, его адъютант и жена Лиза сошли с паровоза и направились к будке стрелочника. Неподалеку от неё их всех и перестреляли.
Таким образом, выходит, что песня о побеге урканов «из Вапнярки на Одест» может содержать аллюзию как раз на историю Мишки Япончика. Возможно, именно поэтому Тимофеев изменил первые строки «старой бытовой песни» про одесский кичман?
На это вроде бы намекает и странное сочетание в уголовной песне криминальных реалий и военных (сын погиб на посту, с шашкой, с винтовкой — позже заменённой на метиёлку):
С одесского кичмана Бежали два уркана, Бежали два уркана тай на волю. В Вапняровской малине они остановились, Они остановились отдохнуть.
Товарищ, товарищ, болят мои раны, Болят мои раны в глыбоке. Одна вже заживает, Другая нарывает, А третия застряла у в боке.
Товарищ, товарищ, скажи моей ты маме, Что сын ее погибнул на посте — И с шашкою в рукою, С винтовкой у другою И с песнею веселой на губе.
Товарищ малохольный зароет мое тело, Зароет мое тело в глыбоке — И с шашкою в рукою, С метелкою у другою И с песнею веселой на губе…
Впочем, не так странно, если учесть, что «Кичман» возник не на пустом месте. Его первоисточник – романс на стихи (перевод из Генриха Гейне) русского поэта XIX века Михаила Михайлова «Во Францию два гренадера из русского плена брели». Сравните у Михайлова:
Во Францию два гренадера Из русского плена брели, И оба душой приуныли, Дойдя до немецкой земли.
Печальные слушая вести, Один из них вымолвил: «Брат! Болит мое скорбное сердце, И старые раны горят!»
Исполни завет мой: коль здесь я Окончу солдатские дни, Возьми мое тело, товарищ, Во Францию! там схорони!
Ты орден на ленточке красной Положишь на сердце мое, И шпагой меня опояшешь, И в руки мне вложишь ружье.
Не правда ли, совпадения явные? Конечно, учитывая издевательски-ироническую переработку оригинала, а также его последующих переделок – например, песни времен первой мировой войны «Шли два героя с германского боя»:
Шли два героя с германского боя, И шли два героя домой. Они повстречались на финской границе. И финн из них ранил одного.
«Товарищ, товарищ, болят мои раны, Болят мои раны тяжело. Одна засыхает, другая нарывает, А с третьей придется умереть…
Существуют и другие варианты – «С немецкого боя шли трое героев», «У каждого дома осталась подруга» и т.д. Так, после неудачной польской кампании, когда 15 августа 1920 года конница Юзефа Пилсудского вошла в тыл Красной Армии и разгромила её, появилась песня «Шли три героя с польского боя»:
Шли три героя с польского боя, С польского боя домой. Только они вышли на финску границу, По ним финн ударил три раза…
Военные переработки сюжета продолжались, даже в 1939 году появился вариант «Шли три армейца на финску границу». Кстати, со временем «боевой мотив» проник и в «Кичман». Песня обрела новый куплет с биографией одного из урканов:
Один, герой гражданской, Махновец партизанский, Добраться невредимым не сумел. Он весь в бинтах одетый И водкой подогретый, И песенку печальную запел…
А вот теперь перейдём к «авторству» Бориса Тимофеева и Михаила (Моисея) Феркельмана. Увы, и текстовик, и композитор лишь обработали уже известное произведение. Например, ещё в 1926 году, до выхода спектакля, заключённый Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) Борис Глубоковский издал в Бюро печати Соловков брошюру «Материалы и впечатления», где привёл ряд произведений «уркаганского народного творчества», одно из которых – песня «Шли два уркана с советского кичмана»:
Шли два уркана С советского кичмана, С советского кичмана домой. И только ступили на тухлую малину, Как их разразило грозой.
Товарищ мой верный, Товарищ мой милый! Болят мои раны на груди. Одна утихает, Другая начинает, А третья рана на боку.
Товарищ мой верный, Товарищ мой милый! Зарой мое тело на бану. Пускай малохольные легавые смеются, Что умер геройский уркан я!
Ту же самую песню вспоминает в мемуарах «Неугасимая лампада» соловецкий узник Борис Ширяев – но в несколько иной версии: «…Глубоковский и я заинтересовались «блатным» языком и своеобразным фольклором тюрьмы. Мы собрали довольно большой материал: воровские песни, тексты пьесок, изустно передававшихся и разыгрывавшихся в тюрьмах, «блатные» слова, несколько рождённых в уголовной среде легенд о знаменитостях этого мира. Некоторые песни были ярки и красочны. Вот одна из них: Шли два уркагана С одесского кичмана, С одесского кичмана на домой. И только ступили На тухлую малину, Как их разразило грозой…»
И далее Ширяев сообщает: «Издательство УСЛОН, о котором я рассказываю в дальнейшем, выпустило эту книжку страниц в сто тиражом в 2000 экз., и она попала в магазины ОГПУ на Соловках, в Кеми, на другие командировки, даже в Москву. Тут получился неожиданный, но характерный для того времени анекдот: издание было очень быстро раскуплено. Материалы по фольклору разбирались как песенник, сборник модных в то время (да и теперь в СССР) романсов…». Видимо, именно из брошюрки лагерного издательства песенка об одесском кичмане перекочевала не только в «Республику на колёсах», но и в другие произведения – например, в повесть украинского писателя Ивана Микитенко «Вуркогани» — «Уркаганы» (1928):
Ишли два уркагана С одесского кичмана Домой. Лишь только вступили В одесскую малину, И тут поразила им Гроза.
Впрочем, не исключено, что Микитенко и Мамонтов черпали вдохновение непосредственно из фольклора преступного мира или из других источников: например, ноты «С одесского кичмана» издавались в 1924 году в Тифлисе – стало быть, песенка была достаточно известна.
*Когда приказ отдаст товарищ Сталин! ПО ВСЕМУ ВЫХОДИТ, что история о двух урканах тесно связана с российским военным фольклором. Однако советские генералы от искусства были крайне недовольны «героизацией бандитов и уголовников». Начальник реперткома Комитета по делам искусства Платон Керженцев предупредил: «Утесов, если вы еще раз споете «С одесского кичмана», это будет ваша лебединая песня».
Но далеко не все «наверху» разделяли мнение Керженцева. В 1935 году, после эпопеи с ледоколом «Челюскин», который застрял во льдах Арктики и был спасён нашими летчиками, Сталин устроил в Георгиевском зале Кремля прием в честь полярников. Был приглашен и оркестр Утесова. После того, как официально заявленный репертуар был отработан, Леонида Осиповича подозвал к себе Ворошилов:
-Давайте что-нибудь из южных песен. Вот у вас есть такая – «С одесского кичмана». -Не могу, Климент Ефремович. Мне Керженцев запретил. -Керженцев запретил, а Сталин разрешил. Он лично просит…
О дальнейших событиях Утесов рассказывал следующее: «Ну, товарищу Сталину, сами понимаете, я отказать не мог… Когда я кончил, он курил трубку. Я не знал, на каком я свете, и вдруг он поднял свои ладони, и тут они — и этот, с каменным лбом в пенсне, и этот лысый в железнодорожной форме, и этот всесоюзный староста, и этот щербатый в военной форме с портупеей — начали аплодировать бешено, как будто с цепи сорвались. А наши герои-полярники, в унтах, вскочили на столы (честное благородное слово, вскочили на столы!) — тарелки, бокалы полетели на пол, они стали топать. Три раза я пел в этот вечер «С одесского кичмана», меня вызывали «на бис», и три раза все повторялось сначала».
Через несколько дней Утесов встретил Керженцева и с издёвкой рапортовал: «Платон Михайлович, а я днями исполнял на концерте «С одесского кичмана» и даже три раза — на бис». Разъяренный Керженцев прокричал, что с этой минуты Утесов может считать себя безработным с волчьим билетом. И тут Утесов добавил, что пел «Кичман» по просьбе Сталина. Потерявший дар речи Керженцев тут же скрылся с глаз…
Правда, эту историю Утёсов пересказывал в нескольких вариантах, противоречащих один другому. И всё же мне однажды удалось наткнуться на воспоминания одного из участников знаменательной встречи, где тот подтверждал историю Утёсова. Увы, я не скопировал отрывок из мемуаров — и даже не помню, о ком конкретно речь. Что же, будем искать.
*«Кичман» как гимн военных лётчиков ВО ВРЕМЯ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ песня о двух урканах отправилась на фронт. Нет, несмотря на благожелательность старого каторжанина Иосифа Джугашвили, она не включалась в официальный репертуар. Но «Кичман» давно уже стал фольклором. Многие, конечно, помнят замечательный фильм Леонида Быкова «В бой идут одни старики». Картина основана на реальных событиях. Действительно, в 5-м гвардейском истребительном авиаполку был свой джаз-оркестр, где числилась вся первая эскадрилья, включая механиков. Но звучали здесь не «Смуглянка» и «Нiч така мiсячна», а песни Утёсова, среди которых хитом была – «С одесского кичмана»! И не случайно. Леонид Осипович вспоминал в книге «Спасибо, сердце!»:
«Все, наверно, помнят, что в то суровое время многие вносили свои личные сбережения на постройку танков, самолётов, орудийных расчётов. Мы собрали деньги на два самолета и назвали их «Весёлые ребята». Всю войну поддерживали мы связь с той лётной частью, куда были переданы наши самолёты. Летчики майор В. Жданов и лейтенант И. Глязов писали, как ведут себя в бою наши «подарки» — они сделали двести пятьдесят успешных вылетов, участвовали не менее чем в двадцати воздушных боях».
Речь идёт о двух самолётах Ла-5Ф, на борту одного из которых (за №14) была дарственная надпись «От джаз-оркестра Л. Утёсова», на борту другого – «Весёлые ребята». На этих самолетах летчики полка сбили 29 немецких машин.
Можно достаточно точно определить, когда первая эскадрилья 5-го истребительного авиаполка стала «поющей», а точнее – джазовой. В интервью газете «Факты и комментарии» от 15 марта 2002 года об этом рассказал дважды Герой Советского Союза Виталий Иванович Попков, побывавший в войну и командиром этой самой эксадрильи, и командиром этого самого полка:
«К концу 1942 года я сбил 13 самолётов противника и был назначен на должность командира эскадрильи… Я любил музыку, особенно джаз, и, когда стал командиром эскадрильи, стал организовывать настоящий джаз-оркестр, подбирая ребят, которые умели бы играть на музыкальных инструментах. Мы хотели играть именно джаз, так как тогда это было довольно модное музыкальное направление. Это уже в фильме сделали акцент на народные песни. Возможно, так было нужно, так как выглядело очень патриотично. Но мы всё-таки старались играть джаз. Хотя, конечно, в репертуаре были и народные мелодии, и фронтовые песни, и с некоторых пор — одесские блатные. Это нам Леонид Осипович подсобил… С ним нас связывала долгая и крепкая дружба. И я, и ребята не раз бывали в краткосрочных отпусках за сбитые самолеты врага. Часто приезжали в Москву, ходили на концерты Утёсова, Шульженко, Руслановой. Познакомились со всеми. Но Леонид Осипович особенно тепло относился к нам. Несколько раз мы приглашали его на фронт, и он никогда не отказывал — со своим ансамблем давал джаз-концерты в нашем полку. Однажды он подарил нам 41 пластинку с записями джазовой музыки и одесскими блатными песнями. Мы были в восторге. Поначалу просто слушали, а потом стали разучивать. Особенно нам нравились блатные. Как заведем «фуги» — так весь полк сбежится на наше выступление».
Лётчики давали концерты не только в полку, но и на освобождённых территориях. Чтобы послушать их, народ шел за десятки километров.
КСТАТИ, ЗДЕСЬ МЫ ВНОВЬ СТАЛКИВАЕМСЯ СО СТАЛИНЫМ как «покровителем» «Кичмана». Правда, уже не с Иосифом Виссарионовичем. Надо сказать, 5-й истребительный авиаполк на фронте многие не любили. Говорили, что лётчикам этого полка слишком много позволено благодаря покровительству комдива Василия Сталина: мол, вольница среди командиров достигла запредельных масштабов. Но никто не мог оспорить того, что гвардейцы сбивали столько вражеских самолётов, сколько не дано было никому другому. Из 14 лётчиков эскадрильи 11 стали Героями Советского Союза. Сам Виталий Попков лично сбил 42 самолета противника и еще 13 «завалил» в группе.
Василий Сталин был не просто покровителем – личным другом Попкова. Виталий Иванович рассказал в том же интервью:
«Судьба сводила нас дважды. Первый раз — ещё в детстве… В 12 лет я начал заниматься в авиакружке и получил удостоверение лётчика-планериста. Здесь я и познакомился с Василием, который жил вместе с отцом на летней даче. Нас связывало увлечение авиацией. Я не раз бывал у них на даче, видел Иосифа Виссарионовича, но он никогда со мной не разговаривал, хотя конфетами угощал щедро. В 1935 году… мы с Василием расстались. Потом мы встретились во время войны — Василий летал в составе нашей дивизии. Причем летал он очень хорошо. Мы часто виделись, он помогал мне, чем мог. Благодаря его стараниям мою будущую жену Раю — старшего лейтенанта медицинской службы — перевели поближе ко мне, хотя сначала мы служили на разных фронтах. Я познакомился с Раей в госпитале, где восстанавливался после ранения. Кстати, свадьбу мы сыграли 9 мая (1945 года в Берлине. – Авт.), а Василий Сталин был у меня свидетелем».
В общем, можно сказать, что и на войне «Кичман» пели со сталинского «благословения»…
*С берлинского кичмана Популярностью на фронте пользовалась не только сама песня про одесских урканов, но и её переделка. В то время такие переделки известных песен на военный манер были не редкостью. К примеру, на мотив «Синего платочка»:
Синенький скромный платочек Немец в деревне украл, В долгие ночи синим платочком Спину себе покрывал.
Порой ночной Лишь ветра протяжный вой. Сжавшись в комочек, накинув платочек, Мерзнет фашист под Москвой.
И вот весной Снарядов советских вой. Едут к Берлину наши машины И скоро вернутся домой!
Или на мотив «Служили два друга в нашем полку»:
Служили два фрица в одном полку – Пой песню, пой! И был один из них труслив, И смерти боялся другой.
Грабили фрицы французский народ, Били старух и детей, Ну, а потом на восточный фронт Гитлер отправил друзей.
Служили два фрица в одном полку – Пой песню, пой! Снайперской пулей сряжен был один, В воздух взлетел другой!
Перед битвой за Берлин бойцы распевали переделку песни «На закате ходит парень»:
На закате ходит Гитлер Возле бункера свово, Поморгает косым глазам – И не скажет ничего. И кто его знает, зачем он моргает?
Если спросят: «Что не весел? Иль не радует житье?» «Потерял я, — отвечает, — Войско храброе свое». И кто его знает, зачем он теряет?
А вчера пришел по почте Вдруг загадочный пакет: Приглашают его черти Поскорее на тот свет. И кто его знает, зачем приглашают?
То же случилось и с «Кичманом». Не имея возможности спеть «канонический» текст, Утёсов написал на мотив «уркаганской» песни новые слова:
С берлинского кичмана Сбежали два уркана, Сбежали два уркана Та-й на во-во-волю, В пивной на Фридрихштрассе Они остановились, Они остановились отдохнуть.
«Ах, Геббельс малохольный, скажи моёй ты маме, Что я решил весь мир завоевать. С танкою в рукою, С отмычкою в другою Я буду все народы покорять.
Пойди по всем малинам И быстро собери там Ты всех блатных, кто на руку нечист. Отныне уж не будет Зваться он бандитом, А будет нацьонал-социалист».
Называлась эта переделка «Песенка о нацистах». Её Утёсов с чистым сердцем открыто исполнял перед бойцами, а те подхватывали и разносили по всем фронтам.
Авторство текста принадлежит тромбонисту утёсовского джаза Илье Фрадкину. В оркестр Илья Борисович влился в 1936 году и стал автором ещё нескольких песен, которые исполнял Леонид Осипович, например, «Я – демобилизованный» и «Спустилась ночь над бурным Чёрным морем».
Что до музыки, то, помимо уже известного нам Ферри Кельмана, есть и автор обработки. Это знаменитый советский композитор Аркадий Ильич Островский, который в молодые годы был аккордеонистом и пианистом в джазе Утёсова.
А вот с датой появления «Песенки о нацистах» полной определённости нет. В Российском государственном архиве фонодокументов есть лишь указание на пластинку, которая была записана в 1945 году, с указанием «ориг. нет, пл. есть». Ясно, что песня существовала ещё до записи – но когда написана, когда и где впервые исполнена, неизвестно.
