Матери ударяют своими руками

«Иногда бывает настолько плохо, что хочется ударить своего ребенка, уйти из дома и не возвращаться». Минчанка – о реальности материнства

Если ты сильно злишься на ребенка, это не значит, что ты сошла с ума, что ты плохая мать, что ты не любишь своих детей. Это просто индикатор – как красная лампочка в автомобиле, которая сигнализирует о том, что закончился бензин, нужно залить масло, сломался поддув, засорились фильтры.

Флешмоб, который открыл глаза

В 2016 году мать двоих детей, неонатолог Анна Левадная запустила в Instagram флэшмоб #янеидеальнаямать. Сотни признаний в «страшных» материнских грехах полились в Сеть. Кто-то писал, что разрешает детям играть с ершиком для унитаза, кто-то – что не соблюдает режим и не гладит детские вещи, кто-то – что прячется от ребенка в шкафу.

анастасия крицкая

мама двоих детей, консультант по эмоциональному выгоранию

«Идея классная, но я ожидала, что будет больше про эмоции, – признается Анастасия Крицкая, мама двоих детей, консультант по эмоциональному выгоранию. – Мне кажется, в данном контексте важно говорить о другом: бывает плохо, иногда бывает настолько плохо, что хочется ударить своего ребенка, уйти из дома, закрыть двери и вообще не возвращаться».

Анастасия ведет блог «Мама не по правилам», психологические группы поддержки для мам и консультирует по темам эмоционального выгорания, поиска своих ресурсов и самореализации. Говорит, что темы сами ее нашли, потому что в свое время и ей пришлось пройти этот же путь.

«Выяснилось, что я не могу выносить плач собственной дочери»

– Когда родилась первая дочь, – рассказывает Анастасия, – я столкнулась с тем, что не могу выносить плач ребенка. Я не узнавала себя, когда мне хотелось потрясти коляску или встряхнуть ребенка. Я вообще не ожидала, что могу такое сделать. Это была незнакомая часть меня.

До рождения ребенка я была хорошей девочкой, отличницей, не дай бог кого-то обидеть. Я разрешала все конфликты, подставляла вторую щеку, была очень уравновешенной. Так я себя предъявляла миру. Проявлять какие-то «негативные» эмоции было небезопасно: а вдруг меня перестанут любить, а вдруг мне это помешает в работе.

А тут во мне проснулся кто-то, кого никто никогда не видел. И я тоже. И вот этого «кого-то» никому нельзя показывать, нужно запереть в шкафу эту темную личность и не трогать. Я думала, что это невозможно решить. И единственное, что можно сделать, – это взять себя в руки и держать эти эмоции при себе.

Мне казалось, что я какая-то неправильная мама. Мои ожидания и реальность не совпали. Было очень грустно и обидно, ведь я себе рисовала только постоянные улыбочки, а оказывается, я могу кричать, не реагировать на детский плач. И, конечно, я винила себя за это. За то, что хотела остаться одна.

Ведь я же так хотела ребенка. Я люблю ребенка. Такого нельзя чувствовать. Я тогда поняла, что с этим нужно что-то делать. И закрались мысли, что так происходит у многих, но я почему-то об этом ничего не знала.

Я до сих пор благодарна мужу за то, что он приходил домой и, если видел, что мне плохо, забирал из дома ребенка. А возвращался с цветами. Это очень ценный ресурс, когда ты понимаешь, что ты не один.

«Написать 5 пунктов, которые для меня сейчас важны»

Анастасия отходит проверить свою младшую дочь, которой всего 1 год. Иногда на рабочие встречи она ездит с детьми.

– Я сижу в кресле-качалке и понимаю, что у меня, кроме постоянного укладывания ребенка спать, ничего нет, – вспоминает Анастасия. – То есть я укладываю, убираю, ем, укладываю – такой у меня день сурка. Где-то в каком-то журнале я встретила очень простую технику – написать 5 пунктов, которые для меня сейчас важны, которые я хочу видеть в своей жизни. Я написала самые простые вещи:

— проводить вечера с мужем,

— кажется, там было «вести блог» и что-то еще.

У меня с этого началось: я поняла, чего хочу, и начала это делать. Это для меня был переломный момент в плане ресурсов. Сначала было 15 минут в день, потом дошло до 4 часов: ребенок спал, а я делала то, что было в моем списке.

Эмоции – это незакрытая потребность: происходит что-то плохое, что ты не признаешь. Или не происходит то, чего ты хотел. Здесь важно разбираться, чего ты хочешь.

«Я призналась, что я не “мамочка”»

И вот следующим этапом я признала, что вообще-то я не «мамочка». Есть девчонки, которые кайфуют от постоянных гуляний с ребенком, от постоянных укладываний спать и т.д. Это нормально. Я не такая. Я выдохнула и наконец-то позволила себе побыть в другой роли. Я начала писать.

Я поняла, что мне было плохо не потому, что я сижу дома, полы мою, вместо того чтобы куда-то выходить. А наоборот: я мою полы, потому что во мне очень много злости, раздражения и я не знаю, что с этим делать. Поэтому все время что-то мою, драю. Хотя на самом деле я просто не закрываю какую-то свою потребность.

«Негативных эмоций нет, они все служат нам во благо»

– Сейчас, когда я вижу мам, которые кричат на детей или поднимают на них руку, я испытываю жалость не только к этим детям, но и к мамам, – признается Настя. – Я своих детей не бью, для меня это неприемлемо, но абсолютно понимаю, что это за желание. Когда ты впадаешь в аффект, плохо себя контролируешь, то только понимание того, что происходит, может удержать. Если у тебя нет этого навыка, ты его не натренировала, то легко скатиться до физического насилия.

Есть социально одобряемые чувства, эмоции, идеальный образ мамы, а есть табуированные. Табуированы злость, раздражение, агрессия – это очень свойственно нашему обществу, потому что нас так воспитывали.

И очень часто мы слышим: «Не злись, не плачь, не кричи». Например, ребенок плачет, истерит, а родители либо кричат в ответ, либо отворачиваются – это отвержение. Для него отвержение – это катастрофа, если говорить образно. И он, чтобы не быть отвергнутым родителем, учит, что злиться нельзя, это небезопасно, меня не будут любить.

Так формируется эмоциональный сценарий. Такой ребенок вырастает, и у него остается внутреннее убеждение: злиться нельзя, меня не примут. На самом же деле негативных эмоций нет, они все служат нам во благо.

Ты психуешь и ненавидишь своего ребенка – о чем это говорит

– Любые эмоции нормальны. Это всего лишь индикатор. О чем они сигнализируют? Какая неудовлетворенная потребность стоит за ними?

Если ты сильно злишься на ребенка, это не значит, что ты сошла с ума, что ты плохая мать, что ты не любишь своих детей. Это просто индикатор, как красная лампочка в автомобиле, которая сигнализирует о том, что закончился бензин, нужно залить масло, сломался поддув, засорились фильтры. То есть это просто в разных местах загорающиеся лампочки.

Если мы говорим про мам, злость может сигнализировать о банальной усталости. Иногда через эмоции тело пытается достучаться: иди поспи, а не пытайся еще поучиться, поработать, не стремись быть как все. Нормально ли ты питаешься – или доедаешь за ребенком?

Сейчас же модно быть активной мамочкой. А может быть, тебе это не надо? Может быть, тебе не надо работать, открывать свой проект? Может быть, тебе на данный момент достаточно прогулки возле дома и нормального сна? Это такие вещи, которые почему-то недооценивают.

Второй момент: какая потребность стоит за эмоцией? Бывает непросто ее определить. К примеру, со вторым ребенком я делала все то же, что и с первой малышкой, но чувствовала, что все равно впадаю в эту яму. Я не могла понять, почему так происходит, ведь общение у меня есть, приятная работа в минимальном количестве есть – и все равно сложно.

Оказалось, была потребность в профессиональной реализации и в заботе о теле. Я пошла учиться психологии и стала заниматься йогой.

Знания мне абсолютно точно помогают. Но это не значит, что ты отучился и у тебя все стало идеально. В том-то и фишка изучения себя: понимаешь, что ты неидеален (смеется), что в принципе не можешь быть идеальным, что ты просто делаешь то, что можешь.

Вот это «что могу» я и пытаюсь делать. И через несколько лет увижу сдвиг. Но уже сейчас абсолютно точно я научилась говорить о своих эмоциях и выражать их.

«У меня была “самая запрещенная” эмоция – злость. Сейчас я ее не скрываю»

– И от детей тоже не скрываю. И мне стало намного легче. Если ребенок еще не успел ничего сделать, а ты уже взорвался, это говорит о сильном моральном, физическом истощении.

С первым ребенком я уже поняла, что это такое, как оно работает, и научилась справляться. Сейчас интервал, когда я могу спокойно выносить истерики, контейнировать, принимать и т.д., гораздо больше, чем раньше. Хотя бывают и откаты. И это тоже нормально. Тогда я говорю: «Мама злится, все вышли, мне нужно побыть одной».

Мы все стараемся быть хорошими мамами, запихиваем, запихиваем негатив в себя, а потом не можем искренне улыбаться, радоваться ребенку. Потому что так это работает: если мы подавляем злость, то не можем выражать и любовь. В этой стратегии есть и другая опасность: если мама постоянно терпит, в какой-то момент треугольник перевернется, и она превратится в тирана.

«Многие мамы проигрывают вариант “выйти в окно”»

– Почти на каждой консультации, когда мы говорим о том, какие мысли в голове в момент эмоционального пика, мамы рассказывают, что проигрывают ситуацию, как они «выходят в окно». Многие это делают. В голове.

Это звучит очень страшно, но так есть. Важно понимать, что это метафора, таким образом психика справляется со сложными вещами. Не нужно воспринимать это как руководство к действию.

Чтобы этого не допускать, нужно выпускать эмоцию вовремя и экологичным способом. У агрессии всегда есть направление. У вас есть выбор: направить ее на ребенка или на стену. Поэтому в момент, когда вам очень плохо, выходите, бьете подушку, рычите, танцуете – делаете любые действия, направленные на сброс эмоций с себя. Первая помощь в гневе – это всегда какие-то действия. Нужно выработать свою схему.

Моя любимая техника: «Кто здесь взрослый? Я здесь взрослая. Я здесь мама. Я сама родила ребенка. Я сама его пригласила в этот мир. Я несу ответственность». Я могу срываться и вести себя не всегда адекватно с другими людьми, но не с ребенком.

Здоровая семья в плане эмоций – это та, в которой их можно проявлять. Образ мамы, здоровый в плане эмоций, – эта та, которая говорит о своих эмоциях и при этом ей не надо над собой работать, у нее это получается естественно. Она озвучивает их и знает, как себя поддержать. Такие мамы есть. Но чаще всего это наработанный навык.

Последнее предложение Настя еле успевает договорить. Малышка требует внимания и молока.

Мама берет дочку к себе на колени и продолжает: «Ко мне чаще всего приходят мамы, жалуясь на то, что в них много агрессии, злости на ребенка, они не могут себя сдержать, кричат, могут ударить. А еще с днем сурка.

По моим наблюдениям, сейчас у мам очень велика потребность в месте, где они могли бы обсуждать такие темы и видеть напротив понимающие глаза. Когда ты рассказываешь о том, какая ты неидеальная мать, а тебе в ответ кивают и говорят: “Ты человек. Тебе хочется плакать, тебе хочется кричать”, ты выдыхаешь, и становится легче».

Что делать, если вы чувствуете, что начинаете закипать

Если вы чувствуете, что накал страстей по десятибалльной шкале близок к 10 и скоро вы начнете всех шинковать в капусту, нужно:

1. Экологично выпустить эмоцию: бросить игрушку в стену, умыть лицо, помыть голову, сходить в душ, побить подушку, стену, порычать, потанцевать (что-то типа африканских танцев) и т.д.

Понаблюдайте за собой и выберите то действие, которое поможет вам наиболее эффективно выпустить эмоцию гнева.

Если ребенок пугается ваших действий, желательно делать это в соседней комнате. Если нет, можно даже сделать это вместе с ребенком, превратить в игру. К примеру, побросать игрушки в стену, потрястись, порычать, как тигры, и т.д.

Важно! Это нужно делать именно тогда, когда на вас накатило, а не потом когда-нибудь.

2. Когда уже слегка отпустило и у вас появилось минут пять, возьмите лист бумаги и напишите или нарисуйте свои чувства. Не редактируйте, пишите или рисуйте все как есть. Если все получилось очень страшно и вы переживаете, что кто-то может это увидеть или прочесть, сожгите.

3. Как бы банально это ни звучало, но такие приступы гнева случаются у мам, когда они на нуле или в минусе. Поэтому крайне важно наполнять себя. Ресурсы разные люди находят в разных вещах. Вы можете понаблюдать за собой, прислушаться к желаниям и потребностям – и найти свои. Кстати, они могут меняться. Поэтому, если раньше вам что-то помогало, а теперь нет, ищите снова в другом месте.

Источник

Мать подростка. «Ударил меня по лицу: «Будешь руками размахивать – будешь получать»

У меня трое детей. Моим старшим мальчикам 16 и 15 лет. Еще есть маленькая девочка. К подростковому возрасту я готовилась, даже ходила на лекции. Но это как с родами — готовишься, готовишься, а когда начинается — Господи, почему ж не сказали, что так больно-то?

Я сделала вывод, какой человек, такой у него и переходный возраст. Все очень зависит от характера и темперамента. Самый проблемный у меня старший. Именно с ним у меня был тяжелый и неприятный опыт. Сейчас 16 лет и вроде поспокойнее. А началось все в 12 лет.

Хотя с этим ребенком, мне кажется, началось в полтора года. Как только у него появился младший брат, он попал в ситуацию конкуренции. С тех пор у Игоря сложные отношения с миром. Как только научился говорить, он мог сказать: “Я хочу убить брата. Я хочу убить маму”. У него были особенности в волевой сфере. Если ему что-то было нужно, он добивался очень настойчиво. А если что-то нельзя, это был караул. Мы ходили к разным специалистам. И они сказали, если его не ввести в нужное русло, он может пойти по дурной дорожке.

Когда ему было 7, он обрывал сирень и дарил мне букеты, однажды подарил фарфоровое сердце. Но, в целом, до 12 лет мы жили сложно. Было сложно в садике, сложно в школе. Допустим, все ходили с геймбоями, я считала, что это вредно, и не покупала. Ребенок очень переживал, что не такой, как все. А он подвержен увлечениям до крайней степени. Я помню, мы пришли в хорошую художественную студию устраиваться, он увидел мальчика с коробкой бакуганов, и все, человек потерял волю, какое там рисование. Бешеная страсть такая. Нужно именно 25 бакуганов, и не меньше.

Мы — семья воцерковленная, он причащался в утробе всю дорогу, и потом тоже, я пела на клиросе в храме. Муж, правда, далек от этой темы. И изначально папа с детьми не проявлял себя так, как я ожидала. Он мог погулять, искупать, покормить. Все. Если сын брал его инструмент, папа кричал. Остальное время — будто папы нет дома. Как скала, и мимо него несется поток эмоций, ситуаций всяких.

В одном конфликте я попросила мужа вмешаться. И тогда папа Игоря скрутил. Но для мужа это было слишком болезненно. Он сказал: “Я больше полицейским не буду” и самоустранился.

Я все время стояла перед выбором: дать ребенку или лишить его чего-то. И получалось, что должна была лишать за проступки, которые были постоянно. Человек был в каких-то вещах неуправляемый. Он в пять лет мог уйти с прогулки, пока я вожусь с другими детьми. Бац — ребенка нет. Собрался, пошел домой.

Ближе к переходному возрасту ребенок увлекся комиксами. Мне казалось это ужасным, вся эта эстетика была мне чужда. А у него опять же до бешенства. Например, каждую неделю выходил новый выпуск Человека-паука. И Игорь перетрясет всех родных, чтобы дали деньги, и бежит покупать. Я не давала, но давала бабушка, и постепенно шаг за шагом мои бастионы рушились. В итоге он собрал целый шкаф комиксов.

Мы с мамой вкладывали в детей классическую направленность. А потом все пошло не по плану. Музыкальная школа, художка, консерватория, паломнические поездки — весь этот план рухнул. Из православной школы я его забрала, потому что он сказал, что приходит учиться, а не молиться. “Там все время молятся, мама!”

Очень обидно было, когда первый раз матом послал. Приезжала какая-то группа, что-то там про дождь в названии. Мы пошли билеты покупать. Были за 1000 рублей и за 5000. Он уперся, что хочет самые дорогие. А я категорически — нет. И сказала жестко, что уходим. И он меня послал матом. Я в трансе развернулась и ушла. А билет ему кто-то подарил из родственников. Он получил, что хотел, все равно.

И таких случаев был миллион. Я уже счет потеряла. Было очень больно. Он очень хорошо говорит, и вся боль, которую я от него получила, связана со словами.

Это было полное уничтожение матери, топтание меня. Когда я забеременела дочерью, Игорь ежедневно читал мне лекции. Зачем нам этот ребенок, это кусок мяса, нас и так много, нам не на что жить, ты дура, ты ничего не добилась и ничего не заработала.

Эта тема муссировалась бесконечно. И мат. До этого в доме мата не было.

В какой-то момент Игоря забрала бабушка. Я не хотела. Мы стали меньше видеться, через день. Я переживала, что не вижу его. Подростковый возраст, а я теряю связь. И когда малышка уже родилась, я предложила ему вернуться. И он поставил условие. Дать ему отдельную комнату. До этого Игорь жил с братом. И пришлось.

В какой-то момент он стал выкидывать вещи из комнаты: книги, иконы. Выкидывал в коридор и говорил: “Убирай!” И некоторые жалуются на подростков, что они не убираются, а у нас, наоборот, проснулся какой-то жуткий перфекционист. Три предмета в комнате: стеллаж, кровать, стол. Все в идеальном порядке. Такое вот жесткое отделение. Ел он тоже отдельно, только у себя в комнате.

Начались прогулы школы. Я организовала индивидуальное обучение, он не мог сосредоточиться в классе. У Игоря образовалось много времени, водить его куда-то я не могла. Я старалась и в кино выйти с младенцем и с ним, не терять связи. В этот же момент он сказал, что стал абсолютным атеистом и все зло в мире от религии.

Мы нашли место, одна православная организация, где его очень хорошо принимают. Там остался, несмотря на свой атеизм. Ему это дает возможность общаться с хорошими детьми и самооценку поднимает. С ними он белый и пушистый, и все его любят. Дома это тиран.

— Мне кажется, что Денис и Катя были скорее компанейскими, чем социопатами, — вспоминает Ирина Ивановская. Тут, правда, нужно представлять себе, что такое «компанейский» в понимании людей 15 лет от роду. Если ты в суровых выражениях пишешь у себя на странице, что ты одинокий волк, но любишь близких по духу — ты, конечно, еще какой компанейский. Денис, разумеется, был именно таким — у социопатов не было бы мысли свой отчаянный побег транслировать в Сеть.

Выученная суровость

Денису и Кате посвящается

Я пыталась установить границы, но это было как стена. Я мягкий человек, а моя мама более эмоционально сильный, ее он побаивался и слушался. Конечно, я готова бесконечно говорить, как надо и как не надо. Прощения он не просил, ну может быть, пару раз. Слезы у меня были только в самом начале, когда казалось, что проваливаюсь в бездну. А потом просто боевая стойка.

Однажды я ему сделала банальное замечание. Что-то он не убрал. А он ответил, что я сама безответственная. Меня так мама, его бабушка критикует. И он просек — и по больному. И тут я его ударила по лицу. Символический шлепок по губам. На что получила в ответ. Тоже по лицу. И он сказал мне: “Будешь руками размахивать, будешь получать”. Муж мне сказал примерно то же, что и сын.

При этом ты не можешь воевать. Ты должен оставаться в положении взрослого. Как мать продолжать светить, давать, кормить, заботиться. При том, что я унижена, оплевана, должна оставаться над этим всем. Это, конечно, совершенно новый трудный опыт.

В какой-то момент я дистанцировалась. И очень меня спасла беременность и появление младенца. Эти гормоны счастья меня поддержали и помогли отвлечься и пережить.

Игорь не чувствует, что своими словами и действиями наносит боль. Какая-то странная бесчувственность. В американской книжке “Пока ваш подросток не свел вас с ума” очень хорошо описывается, что подростки похожи на неандертальцев. Очень грубы, просты, нечувствительны, во всем ищут свою выгоду. Вроде в театры ходили, музыку слушали, образовывались, а в какой-то момент из всей этой пены поднимается совсем не Афродита.

Я чувствую себя, как мышь возле скалы. Я говорю, а не доходит. Раньше казалось, что если ты сказал, то результат должен быть. А тут сто раз, и даже крикнул, и не факт, что услышат.

Один раз он сбежал к бабушке. И она даже не сказала, что Игорь у нее, пока я не позвонила ей сама. Что касается компаний, то доходило даже до полиции. Курить начал. Причем сначала курил вейп, как он его купил, я так до конца и не поняла. Потом перешел на обычные сигареты. Он шел с компанией, курили, подъехала полиция и остановила. Они курили возле метро, а полиции надо было выполнять план, его поставили на учет.

Потом мы приходили на беседы в детскую комнату милиции. На него все это впечатления не произвело. Он обещал бросить, но продолжает курить. У них много чего было, они и в заброшки лазили, по крышам гуляли, на небоскребах каких-то. Я уже не могла сильно переживать, у меня к тому моменту наступило притупление и дистанцирование. Все-таки еще двое детей и работа.

Я пыталась привлечь значимых взрослых. Беседы с дедушками, со священниками, крестными. Я понимала, что человек ничего из мною вложенного не усваивает. Вот сейчас, только-только в 16 лет с ним стало можно говорить. Он стал рассказывать, где бывает, в каких компаниях, куда ездит с ними. Препятствовать я этому не могу, он только смеется в ответ. Может ночь провести где-то в антикафе в Подмосковье.

Первый раз, когда он уехал, я в храм ушла, сижу, рыдаю там. Связи нет, телефон не отвечает. Я пошла домой, упала и уснула. Потом он заявляет в 11 утра: я был в антикафе. Никаких наказаний от отца, остаются только мои женские разговоры. Как я могу взять за шкирку? Он огромный, и сейчас выше меня. Им невозможно управлять или контролировать, он все равно сделает, как надо ему.

Школа закончилась, он никуда не поступил. Но нашел свое. Точнее, я ему нашла возможность учиться дальше. Его хобби — это готовка. И сейчас он учится кулинарить. Хотя бы при деле. А так он совершенно четко понимал, что не хочет учиться больше ни в каких заведениях.

“Мама, я был неправ”, — такого нет. Пока он уверен, что абсолютно прав. Махровый эгоизм, самоуверенность, свобода от любых уз, моральных или каких-либо. Все это сохраняется. В то время как его брат, наш второй подросток, гораздо адекватнее.

Чтобы повесить замок на холодильник или выставить свои жесткие условия, нужно иметь очень мощные средства для борьбы. У меня их никогда не было. Не дам я, даст другой, кто-то из родственников. А мне надо тогда стать другим человеком.

Были моменты, когда я его просто не то что ненавидела. А вот человек умер для меня. Очень сложно, когда тебя пнули, а тебе надо встать и продолжать давать любовь.

Еще совсем недавно у меня было выжженное поле в душе. Плюс глубокая дистанция между мной и сыном. Сейчас злое вытеснилось, чувство связи и важности общения с ребенком остались. Усилием воли я стала сближаться с ним, стараться найти общность. Пока мы в разрыве, я чувствую, что в семье зияющая дыра. Даже если милиция, курение, исчезновение из дома, все равно я должна продолжать вкладывать в этого человека. Уйти и отвернуться не получится.

Если Игорь сядет напротив и когда-нибудь спросит, как мне было, я отвечу, что очень больно. Измерить боль невозможно. Я бы еще сказала ему, что он нужен своим брату и сестре как опора, как ведущий. И я не могу на него опереться как на старшего, и это, конечно, грустно. Я даже не могу мечтать, чтобы он меня обнял или поцеловал, потому что уже закаменела. Для начала мне бы хотелось справедливости. Чтобы, например, посуду помыл. Недавно попросила, а в ответ: “Нет, в этом доме я мыть посуду не буду”. И мне все равно, скажет ли он когда-нибудь мне “прости”. Одним словом это все равно не искупить, нужны годы внимания и заботы ко мне.

Источник