Давид Назарян: У хирурга должны быть руки, которые могли бы писать картины
Семинары по имплантологии, которые UNIDENT регулярно проводит в разных городах России, ведет очень авторитетный и неординарный специалист.
Давид Назарян совмещает работу главного имплантолога сети клиник Юнидент с работой в Российском научном центре хирургии им. Б.В. Петровского. Помимо пяти запатентованных изобретений, обширнейшей хирургической практики и научной работы, он пишет картины и участвует в выставках. И на первый взгляд кабинет Давида в РНЦХ, куда мы пришли на интервью, представлял собой нечто среднее между фотостудией и художественной мастерской.
— У вас весь стол заставлен цветными карандашами. Вы так отдыхаете от работы? — Последние месяцы я здесь рисую, хотя раньше рисовал дома по ночам. А оборудование для съемки нужно, чтобы фиксировать этапы лечения.
— Я видела в интернете, что картин у вас очень много. Вы их дома храните? — Дома у меня нет ни одной, они все проданы или подарены. Поэтому можно сказать, что в частных коллекциях (смеется). Одна висит в очень известном отеле, они мне ее специально заказывали. Очень большая картина, три с половиной на четыре метра.
— А откуда они о вас узнали? — У меня было две персональные выставки в Москве — в галерее «Барака», которая находится в кинотеатре «Пять звезд» и в галерее «А» на Новослободской. Еще выставлялся в Гостином дворе.
— Вы в семье единственный художник? — Мой дядя был художником, звали его Варужан Варданян, мамин брат. Он умер в прошлом году в 62 года, настоящий гений. Он был довольно известным, причем не только на территории СНГ, но и во Франции, и в Америке его знали: Анри Верной, Уильям Сароян, Мартирос Сарьян, Фрунзик Мкртчян. А с папиной стороны были математики и юристы.
— А вы захотели стать врачом. — Я хотел быть Но мой папа — профессор, доктор наук — сказал, что «художники эти не от мира сего, эмоционально травмированные люди!».
Семинар SGS в Москве
И вот в тринадцать лет пришлось выбрать медицину. Мне давались легко естественные науки — биология, химия, математика. По химии я даже выигрывал первое место на олимпиаде в Москве, еще в школе. хирургия оказалась наиболее близка к тому, что я знал. Кость — это та структура человеческого организма, которая поддается законам физики. Поэтому мне здесь сразу стало легко и понятно. В семнадцать лет я придумал прибор для сшивания коронарного разреза.
— А им пользуются? — Мы пользуемся на операциях, да. Еще некоторые судмедэксперты. А в целом, что касается распространения изобретения в России, то это достаточно сложная задача. Мне предлагали запатентовать этот прибор в Канаде, причем их даже не волновало, что он уже запатентован в России. Предлагали сто тысяч долларов и поехать туда на полгода, выделяли лабораторию, чтобы его доработать и ввести в широкую практику. В России же, если придумал, ты должен сам всем этим заниматься. За свои деньги я его собирал, за свои деньги я его внедрял. Если посмотреть, допустим, на развитие мировой экономики, на первом месте стоит потенциал, а на втором ресурсы страны. У нас же на первом месте ресурсы, потенциал, наверно, восьмой при нынешней экономике.
— А что вас остановило от поездки в Канаду и от получения ста тысяч долларов? — Прежде всего, долг перед своими учителями: Арутюном Суреновичем Караяном и Александром Ивановичем Неробеевым. Дело все в том, что у меня есть «духовный папа», это Арутюн Суренович Караян. Мне было семнадцать, когда мы познакомились и, естественно, он повлиял на мое развитие и в принципе научил меня всему. Он и сейчас, в свои 63 года, плодотворно и очень творчески оперирует, работает и учит молодых. До сих пор у него все впереди!
— Что в хирургии ваша основная — Костно-реконструктивные операции челюстнолицевой области. Восстановление скулоносоглазничного комплекса теменными трансплантатами, микрохирургическая аутотрансплантация тканей, восстановление, 3D−реконструкция альвеолярного отростка теменными трансплантатами, восстановление гайморовых пазух с помощью подвздошных трансплантатов — это также авторская методика.
— Много специалистов занимаются подобными вещами? — На самом деле, именно реконструктивных хирургов в России человек не больше. Все дело в том, что после того, как в девяностых в России появились коммерческие организации, люди стали уходить из реконструктивной хирургии в пластическую, в косметологию, поскольку это дает огромный доход.
— У вас много пациентов? — Ну, в год это около двухсот реконструктивных операций. Амбулаторных пациентов я даже не считаю, потому что в день бывает операций с дентальной имплантацией и костной пластикой, и на приеме человек 30−40.
— Где в Москве проводятся такие сложные реконструктивные — Челюстно-лицевой области только в двух центрах, это в РНЦХ и в ЦНИИС, но есть ряд вещей, которые делаются только у нас. Например, устранение посттравматических деформаций средней зоны лица, глазницы, восстановление жевательной функции у пациентов с дефектами челюстей, вот как мы делали недавно на семинаре. Не просто ставили имплантаты, но и реабилитировали жевательную функцию. То, что жевательная мышца прикрепляется к кости, которую мы пересаживаем, я доказал в 2011 году. Мы также по прибору К7 доказали, что эти мышцы выдают потенциал действия как здоровые. Раньше считалось, что трансплантат не функционирует как полноценная нижнечелюстная кость. Считалось, что мышца, раз она год не работала, никуда не прикрепляется и так и остается в свободном виде в мягких тканях.
Д.м.н., руководитель отделения хирургии РНЦХ им. Петровского РАМН Арутюн Суренович Караян
Демонстрационная операция по дентальной имплантации
— На какой уровень специалистов рассчитаны семинары? — В принципе, я показываю на этих семинарах то, что периодически читаю на конгрессах в Европе и учебных центрах Бостона. У нас есть три топика: один для начинающих, другой для людей, которые уже этим владеют и хотели бы повысить свой уровень, и третий курс ориентирован на экспертов, и здесь мы демонстрируем особенно сложные случаи. Есть еще топик по ортопедии, который проводит Григорий Георгиевич Кялов.
— Расскажите подробнее об операциях, которые вы проведите на семинарах UNIDENT. — К примеру, недавно у нас был пациент, который работает во Владимире охранником. Понятно, что доход у него достаточно низкий, и в рамках семинара UNIDENT подарил ему имплантацию, и сделал операцию бесплатно. У него была поражена опухолью нижнечелюстная кость. В качестве трансплантата мы забирали кость из подвздошной области на сосудистой ножке. И вот жевательная мышца прикрепилась к воссозданной ветви нижнечелюстной кости, которую мы сформировали из подвздошного трансплантата. И после мы выполнили дентальную имплантацию. То есть, контур альвеолярного отростка воссозданной нижней челюсти получился один в один, как здоровая сторона, и она практически ничем не отличается. В этом, в ее технической сложности, уникальность этой операции.
— Вы всегда проводите такие сложные операции? — В основном, когда речь идет о семинаре с презентацией имплантологической системы, стараются проводить легкие операции, быстренько все завершить и показать только имплантаты. Мы же с Александром Джанхотели проводим учебные курсы, которые в первую очередь могли научить хирургов, чтобы они не боялись пересадки костных блоков или в принципе сложных случаев. Когда, к примеру, челюсть вообще отсутствует, мы ее восстанавливаем, а потом имплантируем. На семинарах мы показываем, что имплантация в принципе возможна всегда, нужно просто создать для нее условия. В частности, в Самаре мы пересаживали подвздошную кость пациенту, у которого в проекции дна гайморовых пазух вообще не было костной ткани.
— Почему вы проводите имплантацию на системе SGS? — Эти имплантаты отличаются от остальных тем, что, можно выбрать тот или иной имплантат в зависимости от типа кости, есть агрессивные имплантаты, которые позволяют осуществить немедленную нагрузку. Все дело в том, что когда мне были продемонстрированы возможности современной ортопедии на программе ITERO, я понял, что можно достаточно сильно ускорить время протезирования пациента. Избежать многочасовых посещений ортопеда, огромного количества часов сидения в кресле с открытым ртом. И, поскольку достаточно широко стал распространяться стоматологический туризм, возникла необходимость в качественных имплантатах, которые позволяют быстро реабилитировать пациента. В этом смысле SGS, конечно, очень актуальная система. И надежная — собственно, даже своему родному папе я поставил именно эти имплантаты.
— Кто целенаправленно сегодня ездит в Россию лечить зубы? — У меня есть ряд пациентов из Германии, есть, к примеру, пациент, который живет в Швейцарии. Ко мне он приезжал оперироваться, потому что в Швейцарии ему в принципе отказались делать реконструкцию. Или, к примеру, приезжает состоятельный бизнесмен, пускай не из Швейцарии, а из Владимира или из Хабаровска. И он хочет улететь через пару недель уже с зубами. SGS позволяет это сделать – установить дентальные имплантаты и дать им немедленную нагрузку в тех зонах, которые не требуют костной подсадки, синус-лифтинга.
— Я вот слушаю вас, смотрю на карандаши, и меня все мучает вопрос: есть связь между хирургией и художественным творчеством? — Конечно. На самом деле, без образного мышления заниматься хирургией, не только реконструктивной, просто не получится. Потому что во время операции очень важную роль играет образное мышление — картинка, которая складывается у хирурга в голове. Я думаю, что большинство хирургов, которые занимаются реконструкциями, хорошо бы рисовали, просто многие из них не пробовали этого делать. И, кроме того, чтобы обладать плавностью разреза, отслойки ткани, нужны руки, которые могли бы писать картины. Кстати, очень много было хирургов, которые рисовали. Первый хирург в СССР Федор Хитров, Рауэр, они были очень хорошими художниками и сами иллюстрировали свои книги.
— Вот интересно, рождается человек и через время становится очевидно, что у него есть художественный талант. А как понять, что человек может стать хорошим хирургом? — Наверно, нужно взять его в операционную.
Источник
Инструмент с мозгами
«Руки-это инструмент с мозгами» – мне нравится эта фраза, в ней все сказано и про руки, и про то, что они могут, и как могут! Вот, что я нарыл в Интернете. Беседа корреспондента с хирургом: «Руки хирурга — это отдельная тема. Знаменитый врач-долгожитель, публицист Фёдор Углов в своей книге «Сердце хирурга» написал: «У хирурга должен быть глаз орла, сила льва, а сердце женщины». Прочитав это, я подумал, почему он не сказал ничего о руках хирурга, ведь у представителей этой профессии — особенные руки: невероятно пластичные, с подвижной, артистичной кистью и безупречными ухоженными пальцами. Рука хирурга — это такой же инструмент, как скальпель, от ловкости рук во многом зависит исход операции. Не случайно все хирурги берегут руки. — Да, это так, — согласился знаменитый хирург Николай Антонович Сниткин — Хирурги берегут руки, тщательно за ними ухаживают. По себе знаю, если что-то приходится делать по дому, то потом долго мою руки щётками и чистящими средствами. Не говоря уже о стерилизации перед операцией». И снова я подумал, что говорят только о самих руках: чистые, ловкие…. Думается мне, что не все здесь сказано, да и неточно. Ведь еще нужны мозги, которые управляют этими руками, а еще знания и умение увидеть то, что другие не видят, сделать то, что другие не могут. Ведь, с одной стороны, все люди и их организмы одинаковы, а с другой – все разные в мельчайших нюансах. И вот в этом то и проявляется умение хирурга: в умении увидеть в общем – различное, в частном – особенное, ну и принять нужное решение в каждом конкретном случае. Вспоминаю давнюю историю знаменитого доктора Гавриила Абрамовича Илизарова, почитайте о нем: (http://azovphoto.narod.ru/Doktor_Ilizarov1.htm), того самого, что спас от ампутации ногу Валерия Брумеля с помощью своего аппарата, которого светила медицины не признавали и отвергали, считая его шарлатаном. Сегодня этот аппарат используется во всем мире, вот только не России принадлежит патент на это замечательное устройство. Так вот, доктор Илизаров работал по молодости в Сибири, в глухомани, где он был один на территории, как три Голландии. Он лечил все болезни, раны нанесенные медведем и топором, принимал роды и прочее, что приходится делать врачам в таких глухих местах. В каком-то поселке доктор увидел молодую красивую девушку с платком, замотанным до носа. Спросил, в чем дело? Девушка, зная, что это врач, сняла платок. Картина была страшная: у девушки отсутствовала верхняя губа, с рождения! Через некоторое время Гавриил Абрамович предложил девушке сделать операцию и устранить дефект природы. Он в голове придумал и сложил развертку, отработал порядок операции на шаблоне (манекене) и за 2-3 операции, из ее же тканей шек, сформировал верхнюю губу! Через год-другой он виделся с этой девушкой, она стала полноценной красавицей, следов от операции почти не осталось, она вышла замуж, дети и полное счастье! К чему я это рассказываю, мои друзья? Вы удивитесь: к слесарю, тем талантливым слесарям, с которыми меня сводила жизнь. Сегодня я понимаю, что хороший слесарь, с золотыми руками, со знаниями медицины, с чистой душой – и есть идеал хирурга! Но с хирургами мне плотно общаться не довелось, а вот слесари – попадались. Хотя, нет, было однажды, когда у меня заклинило мениск в колене и доктор в 1-й больнице Скорой помощи — Анатолий Абрамович, меня починил. Он сделал операцию под местным наркозом, чисто, аккуратно и через пять недель я не просто ходил, а вышел на тренировку. По молодости и неопытности я, регулировщик радиоаппаратуры, к слесарям относился не совсем, так, скажем правильно, ну без должного пиетета. Да чего там особенного, собрать какой-то узел, блок, устройство, думал я своими молодыми и неопытными мозгами!? Был неправ! Понял это не сразу, постепенно, но, кажется, понял правильно, и заставила меня понять это жизнь, общение с замечательными людьми, о которых я хочу вам рассказать. На заводе, среди очень толковых и «рукастых» работников были и русские, и евреи, ну так получалось, не от меня зависит, так что мои записки только для тех, кто уважает руки и мозги. Начну я свой рассказ с Юры Алферова. Он был года 1947 года рождения, белокурый, кудрявый, высокий, с голубыми, яркими глазами и Золотыми руками, с большой буквы. У него был напарник, постарше его, Юра Смирнов, тоже с хорошими руками. Расскажу только о Юре Алферове, так как он был мне ближе и ко мне, как я чувствовал, он относился с теплотой. При каждом сборочно-монтажном цехе на нашем оборонном заводе был небольшой участок, называемый «ПРИН». Что это означает – я не знаю и по сей день, да это и неважно, важно, что этот ПРИН делал все нужные для цеха прибамбахи: изготавливал, затачивал, чинил самый различный инструмент для монтажников, сборщиков, регулировщиков, а так же специальный инструмент, которого нет в перечнях, который помогает выполнить работу быстрее и качественнее. И такой работы очень много! А еще, с помощью заместителя начальника цеха, Розова Исаака Осиповича (https://www.proza.ru/2014/02/12/1814), который все придумывал, и работников ПРИНа оборудовали рабочие места монтажников, механиков, регулировщиков. Сегодня все это кажется обычным, так и должно быть, но всего 40-45 лет назад никто и не думал, что надо сделать вытяжку для монтажников, чтобы они не травились парами свинца и канифоли. Создавались стенды для регулировщиков, где эргономично и удобно размещались приборы и оборудование. Для механиков и слесарей разрабатывались специальные приспособления, инструменты, оборудование. И все это в совокупности работало на качество, на скорость, здоровье рабочих. И это не только мое мнение: в 1974-76 годах наш цех занимал первые места по главку радиопромышленности РФ. К нам приезжали из других городов и республик, И. О. Розов, с тщательно зачесанными назад волосами, в тройке, высокий, худощавый, рассказывал гостям, что и как, дарил чертежи и схемы разработанных новшеств. Я все это видел, так как один из моих стендов находился в начале цеха и его показывали, как образец. Так вот, все эти достижения были бы невозможны без золотых рук Юры Алферова. Году в 1973 я решил доделать электрогитару, что начал еще лет 5 назад. Принес детали гитары на завод (жуткое нарушение!), показал Юрочке, объяснил, чего надо сделать, из чего и как. Это были столярные, слесарные, токарные и фрезерные работы. Результат я увидел через пару недель, так как раньше не получалось по каким-то причинам. Это было потрясающе! Все, чего я не додумал, не предусмотрел, не учел – все было сделано, да еще так, как делают «на фабрике»! Это был настоящий инструмент, оставалось сделать электронную начинку, что для меня особого труда не представляло. Но я еще больше изумился, когда увидел, что Юра сделал для себя еще одну, точно такую же гитару, такой же формы, которую я придумал для себя. Я много раз за время работы на заводе (20 лет) обращался к Юре по всяким мелочам: сделать нужную мне, под мою руку, отвертку, заточить специальный инструмент для работы, а то и для дома. Юра мог и умел все! Как-то я пожаловался, что умею точить все, кроме ножниц и сверл. Юра за пол — часа научил меня этим премудростям, за что ему моя признательность. Но была у Юры пагубная российская беда: пил! Это был кошмар! Когда он немножко под кайфом – это было терпимо, но после двух стаканов он становился слабым и безвольным, его было жалко и за него стыдно. Во времена начала 90-х, когда стало совсем плохо на заводе, следы Юры потерялись, его напарник, тоже Юра, просто ушел из жизни. Регулировщики радиоаппаратуры в нашем цеху в первую неделю месяца почти все сидели без работы – это особенность большинства подобных производств. Ну, нечего делать, а я еще и не пью, совсем беда! Так, чтобы скоротать время, я стал подсаживаться к слесарям-сборщикам и помогать им, конечно, безвозмездно. И увидел, что существует множество тонкостей, особенностей, приемов при сборке обычного электронного блока, о которых я понятия не имел. Это целая наука: и как разложить инструмент, и детали, и метизы, и сами корпуса изделий. А еще, как надо качественно работать, да еще быстро, да еще на потоке, изделия разные, комплектующих – сотни и все разные и ошибаться недопустимо! А еще надо выучить техпроцесс на сборку каждого блока и строго его выполнять! Все это я увидел и пытался понять, по мере сил помогал своему приятелю- сборщику — Вите Балаеву, который был года на 3-4 старше меня. Как ловко и уверенно Витя держал в руках инструмент! Как толково и быстро он собирал блоки, чтобы поскорей передать их в монтаж, а личное клеймо качества позволяло это делать без проверки ОТК. Я очень многому научился у Вити Балаева, у Аркадия Катыхова, спасибо им за науку! В группе механиков по сборке СВЧ устройств, работал Гена Смирнов, большой, грузный парень, с завышенным самомнением (бывает!) и замечательными руками! В процессе сборки, на его участке, одного из высокочастотных устройств нужно было сделать некоторые манипуляции с детальками: установить, согнуть, как надо, припаять, после чего отдать в настройку. Устройство было очень ответственное, сложное, дорогое, с посеребрянными деталями. После многократных экспериментов, выяснилось, что если это делает Гена – нет проблем и устройство можно настроить за несколько часов, если точно то же самое сделает кто-то другой, по тем же чертежам, техпроцессу – настройка занимает дни, а иногда и не настроить совсем и изделие шло в брак. И Гена это знал, и держался гордо, когда он заболевал, а был он гипертоник и сердечник, весь цех, да и завод, стояли «на ушах»! Такие вот тоже бывают руки! В конце 90-х, когда я занимался мясными полуфабрикатами, образовалась проблема: надо было разобрать бочкообразный компрессор, заменить в нем клапаны и снова собрать. Но все дело в том, что этот компрессор, называемый «бочкой», да и выглядел, как 40-ти литровая бочка, был посредине сварен герметично по фланцам и разборке и ремонту не подлежал в принципе. Представляете, за этот компрессор заплачены солидные деньги из своего кармана, нужен холод, предприятие простаивает, несет убытки, а тут — не подлежит ремонту! И я поехал к Гене, на Обводный канал, где он открыл свой цех, на территории одного из филиалов бывшего нашего завода. У него был настоящий маленький заводик: токарные, фрезерные, сверлильные, строгальные станки, сварочный, жестяный и покрасочные участки. Делать он умел все и, если у рабочего не получалось – он сам вставал к станку и показывал, как надо. Приехал я к Гене, привез ему эту бочку-компрессор, объяснил проблему, показал, как и где бы я разрезал, какие и где клапаны надо заменить, а потом все собрать и заварить и уехал. Через неделю-другую Гена привез мне отремонтированную «бочку». Говорит с гордостью, давай мол, проверим! Я прямо при нём установил компрессор, собрал холодильный агрегат, заправил фреоном и маслом и запустил его. Аппарат работал тихо и плавно, красиво шелестели новые клапана и побежал холод, ура! Когда это все увидел мой ремонтник-холодильщик, который в теме 15 лет, он сказал мне, что за все время работы отремонтированную бочку он видит первый раз! Гена объяснил мне, что пришлось придумать и изготовить оснастку для разрезки компрессора, он сам все и сделал. Мы дружили те годы, что работали в бизнесе, Гена помогал мне, я честно с ним рассчитывался, помогал клиентурой для работы. К сожалению, Гена ушел из жизни лет 7 назад, т.е. Гене было всего 60 лет. Светлой тебе памяти! Пришла к нам в цех монтажница, это примерно 1972-73 году, совершенно шикарная девушка по имени Алла. Как-то быстро она завоевала авторитет своими умелыми руками, особенно хорошо у нее получались работы со сложными, тонкими и ответственными деталями и изделиями. Оказывается, не все способны делать одинаково хорошо особо тонкую работу. В те годы я выяснил окончательно, что не все равны, кто-то может лучше, кто-то много хуже. И это, на мой взгляд, надо было ценить и оплачивать! Окончательно убедился в этом тогда, когда понадобилось заменять микросхемы в новых изделиях, а делать это никто не умел. Это сегодня есть навыки, опыт, приспособления, а в 1974 году и слово микросхема было в новинку, да и стоила каждая по 40-80 руб и требования по замене были высокие: мне надо было доказать, что микросхема плохая, что ее надо обязательно менять, для чего надо получить разрешение, подписи, выписать и получить новую. А монтажнице Алле надо было ее заменить, да так, чтобы не пробить статикой, не перегреть, чтобы печать не отошла от платы, да еще было очень чисто и аккуратно. И она это делала, да так, как никто пока не умел! Со временем это научились делать многие, но первой была Алла. Алла была красива! Не обычной кукольной красотой, а что-то римское было в ее прямом носе с маленькой ямочкой на кончике, ямочки на щеках, правильное, чуть овальной формы лицо, огромные ресницы и карие глаза, нежный и красивый подбородок. На голове густые, вьющиеся каштановые волосы, спадавшие на плечи, крупная заколка в волосах, чуть небрежная. У Аллы была выразительная грудь, крепкая и ладная фигура, и вообще она была королевой, гордой, великодушной, чуть снисходительной ко всем и. любила выпить! Но немножко, исключительно, чтобы рука была крепче и глаз точнее. Когда получили в производство очередное изделие, выяснилось, что там есть нюанс: надо было распаять пин-диоды, штук 15 в каждом изделии. Пин-диод — это диод без корпуса, размером с маковое зерно и от него два золотых проводка, ну очень тонких! От качества установки и припайки этих диодов зависела работоспособность всего устройства и возможность подстройки его в системе. Вроде ничего особенного: припаять полтора десятка козявок! Ан нет! Кто бы не брался за эту работу – не получалось сделать все одинаково, точно и на положенные места, хотя и паялось это под специальным микроскопом! Иногда это получалось у подружки Аллы — Люды, но всегда хуже. А уж заменить неисправный диод — вообще проблема! Так вот, Алла раскусила, что без нее никто не справится, хотя мастер пытался сажать новичков, и мужчин, и мальчишек на эту работу — нечего не выходило, только у Аллы получалось безукоризненно качественно! И она этим пользовалась, и правильно делала: мы все работали за деньги! Бывало, Алла подходила к мастеру и, потупив голову, говорила, что ей надо еще 70 Гр. на промывку паек пин-диодов и мастер молча исполнял ее прихоть. Алла с Людой разбавляли эти 70 Гр. спирта, получалось примерно 180 Гр. водки и им хватало до обеда сделать все, в том числе распаять эти пин-диоды. Конечно, мужики пытались подкатить к Алле, с некоторыми она даже выпивала, но. на том все заканчивалось. Как-то Алла все приготовила все для работы с этими козявками: микроскоп, диоды, инструменты, само изделие. И рядом с ней кто-то чихнул и. диоды разлетелись. Это надо было видеть, как виновник чиха ползал по полу и собирал эти микроскопические детали, ведь каждый стоил рублей по 70, потерять — недопустимо дорого, да еще выводы диода надо не помять и не сломать. Не знаю судьбу Аллы, надеюсь, эта рукастая, шикарная женщина устроила свою личную и материальную жизнь, чего от души ей желаю!
Расскажу про Калашникова Арона Мейеровича, приятеля отца, с которым он дружил более 30 лет. Дядя Алик — так его называли в цеху, был 1925 года рождения, воевал, пробовал учиться, бросил, но так и остался самоучкой, но каким! Работал он в одной с отцом бригаде, но в разные смены, настраивали они самолетные РЛС. Работа была в три смены, а это очень тяжело, особенно ночью, сачковать не получится: утром надо сдавать изделие и ты должен вечером-ночью его настроить, подготовить к утру к сдаче заказчику. Но бывало, что в начале месяца работы нет, ну не успели собрать новые РЛС! Когда станция собрана и все узлы и блоки соединены — она мертва, буквально, это просто кусок железа! И только регулировщики своим трудом, мозгами приводили её в соответствие с техусловиями, годное для эксплуатации состояние. В начале месяца, когда работы не было, дядя Алик шел в ПРИН и что-то мастерил, ему это разрешали, как незаурядному мастеру, который умел работать на всех станках, их же чинил и вообще умел все. Из того, что я знаю, расскажу. Он в 70-х годах рассчитал и сам выточил на станке длиннофокусный объектив для фотоаппарата, да такой, каких в природе не было, это был настоящий телеобъектив с огромным приближением, да еще с возможностью съемки с близкого расстояния с большим увеличением. Всю оптику, её сочленение, обоймы для линз с мелкой резьбой — все дядя Алик рассчитал и сделал сам! В те же 70-е годы он собрал и настроил супер-магнитолу с приемником и усилителем. Для тонарма детали делал сам, да и всю начинку, корпус, ручки и все мелочи тоже. Вид у этого монстра был очень солидный и красивый! И работал он замечательно, конечно, через самодельные звуковые колонки. И, прежде чем что-либо сделать, он самостоятельно изучал вопрос, поднимал литературу по теме, изучал новинки промышленности и . делал по-своему, и всегда лучше и качественнее. Руки у дяди Алика были потрясающие! Как-то в 70-х папка приносит домой рисунок себя в профиль, в карандаше. Оказывается, сели они с Аликом напротив и нарисовали друг друга приятели на память. Рисунок храниться у нас в документах, схвачено здорово! В начале 80-х, когда пришло новое изделие, выяснилось, что работать, да даже находиться рядом с ним, было невозможно: отдельные узлы и блоки обдувались специальными вентиляторами, очень мощными, но шумными, визжащими на частоте около 1500 герц, по интенсивности — на уровне 120 ДБ, это как под работающим двигателем самолета! А когда таких станций стоит в цеху 3-5 — цех превращался в жужащий кошмар! Это был не просто шум, а еще и визг на неприятной частоте и как при этом работать и общаться — не понятно. Заменять вентиляторы Главный конструктор отказался, так как они использовались в реальной работе, а значит и в процессе настройки должны быть они же. Но в самолете сама РЛС отделена от кабины пилота и шум летчик не слышит. Объявили в ЦКБ конкурс на изобретение способа, могущего подавить шум-визг этих вентиляторов. Думали пол- года, но решения не нашли. Было предложено несколько вариантов, но ни один радикально проблему не решал и тогда обратились к дяде Алику (это всё огромное, около 1000 человек, умное ЦКБ не смогло решить задачу!) с просьбой придумать что-то. Я все это хорошо знаю, так как работал инженером цеха в эти годы и меня нагрузили общественной работой — быть ответственным в цеху по БРИЗу — бюро по рационализации и изобретательству. Так вот, он, дядя Алик, не только придумал решение, т.е. идею, но и рассчитал все и воплотил в действующее оборудование! Как всегда, в таких случаях, идея была проста и красива: он придумал разместить вентиляторы в специальных коробах, внутренние стенки которых имели хитро размещенные небольшие частотные перегородки, которые не задерживали поток воздуха, но были настроены на частоту, равную частоте работы вентиляторов, но с обратным знаком по амплитуде. Таким образом, практически без снижения потока воздуха, ужасный шум и визг были ликвидированы! Так и это не все, ведь теперь надо было изготовить в промышленном порядке несколько десятков коробов, для чего надо изготовить промышленную документацию, согласовать, найти и закупить материалы, изготовить, настроить и установить на изделия. На это надо было год-полтора, но работать было невозможно и приняли решение поручить все дяде Алику и он взялся. Его освободили от смен и он в ПРИНе, за 3-4 месяца, один, все сделал! Вот кто понимает — оценит эту огромную работу, но не наше начальство! Когда все убедились в правильности найденного решения, безупречном его воплощении — возник вопрос о поощрении и тут начались проблемы. Когда я подсчитал размер экономии, получилось, что вознаграждение составляет не меньше 20 000 руб! Это две «Волги» или 3 квартиры! Нет, на это начальство не пошло и стали Алику дурить голову, занижать экономический эффект и проч. В итоге, у меня забрали все документы и, после долгих совещаний, выплатили Алику рублей 300 или 500. Думаю, что кто-то в верхних эшелонах присвоил все себе и хорошо на этом заработал. Дядя Алик обиделся ужасно: когда надо было сделать работу — помощников не нашлось, а когда все было сделано — сразу отношение другое. Подобное отношение вообще было свойственно руководителям — «строителям коммунизма». В конце 80-х, дядя Алик заболел: рак гортани. Он прошел все: и 35 суток голодания, и лучевую и химио -терапию. Через 8-9 месяцев его не стало. Мы, работники цеха, проводили его в последний путь, сказали добрые слова. Когда я приезжаю на Преображенское еврейское кладбище к своим родственникам, я всегда прохожу мимо могилы дяди Алика, читаю ему Кадиш и поминальную молитву Изкор, кланяюсь, все помню. Да будет благословенна твоя память, замечательный Человек, с Золотыми руками, Калашников Арон Мейерович!
Еще хочу рассказать про несколько человек в цеху, которые назывались группа ремонтников. Старшим был Исаак Готбейтр, лет на 8-10 старше меня, деловой и грубоватый, но рукастый и умелый, сразу видевший кто чего стоит. Ведь все чего-то стоили и все это знали! Были специалисты, были те, кто реально оценивает свои способности, были и те, кто имеет завышенное самомнение, но были и такие, кто про себя все знает, понимали, что не тянут, но не светились своей бездарностью и слабостью в нашей работе, в радиотехнике и, обычно, они были профсоюзными или партийными работниками. Это никому не нравилось, но таковы были правила игры, или работы? Группа ремонтников занимались тем, что причесывали (красиво и правильно припаивали радио-элементы после регулировки) блоки, ремонтировали механические и монтажные дефекты, перепаивали разъемы, ремонтировали блоки после лакировки. Последнее — особо сложное дело, так как после монтажа и настройки блоки проходили покрытие лаком УР-231, особо прочным и водостойким, в три слоя, с сушкой каждого слоя отдельно при 60 градусах. Бывало, что после проверки лакированного блока, обнаруживался дефект и его надо устранить, да так, чтобы не было видно вмешательства, все было качественно. И бригада Изи Готбейтора умела делать все! Работники: Толя Славнов, Валера, Коля, да и сам Изя — мастера были равноценные и очень «рукастые»! Они исправляли самые неожиданные и сложные дефекты монтажа, сборки, всякие поломки, что случались, а качество их работы было проверено временем: все исправленное им — работало и в отремонтированном ими отказов не было. Завершу свой рассказ про Залмана Менделевича Шагала, однофамильца (а может и родственника?) знаменитого художника. Он был ровесник отца, 1923 года рождения, воевал, человек был тихий и застенчивый. Маленького росточка, худощавый, с большим еврейским носом, огромной шапкой курчавых, седеющих волос на голове, мохнатыми бровями, глубокими и внимательными глазами. Зяма — так звали его свои, человеком был совершенно незаурядным! Работая в ЦКБ, он специализировался на антеннах и СВЧ (сверх высокочастотных) устройствах. У нас на заводе было много очень умных и грамотных работников всех национальностей и специализаций, но Зяма выделялся и среди них своими незаурядными способностями. Дело в том, что всё, что мы делали, настраивали, ремонтировали — все можно было рассчитать, собрать, потрогать, поправить, если надо, а вот СВЧ — устройства ни потрогать в работе, ни замерить их внутренние параметры было невозможно! Только косвенным образом можно было по приборам оценить работоспособность таких устройств, а уж ремонтировать их, изменять и улучшать параметры – было совсем загадочно. Но у Зямы было какое-то внутреннее чутье и у него получалось! В этом СВЧ- разделе радиотехники очень важным было глубоко понимать принципы работы, как отдельных узлов, так и всей системы в целом, знать зависимости между механическими и электрическими параметрами, в чем и заключается принцип настройки антенн и СВЧ узлов в радиолокационной станции — РЛС. Как это ни удивительно, но вопросы появлялись часто и неожиданно, хотя изделие считалось надежным и отработанным. Про один случай мне рассказывал мой отец. Дело было в конце месяца, все переживали за программу: надо выпустить столько-то РЛС, все считанное, но одно изделие не идет! Это изделие попалось бригаде моего отца, они бились с ним вдвое больше времени, чем положено, но оно не шло, не получался один из важнейших параметров — чувствительность. Назревал скандал, дирекция призвала все ЦКБ и грозилась ого-го, но изделие не шло! На исходе было 31 число и инженеры и регулировщики, в глубокой печали, не знали, что делать, так как испробовано было все. Даже Заказчик почти смирился с недопоставкой одной станции. А Зяма болел. Ему позвонили и спросили, мол, не смог бы он подъехать и помочь, так как все понимали, что дело связано с СВЧ узлами, но найти причину не могли. Приехал Зяма, нездоровый, как маленький, чихающий воробей, в стороне сидят инженеры, регулировщики, начальство: совещаются. Уже в Зяму никто не верит, так как уже подменяли все, что можно было заподозрить из узлов и блоков. Он ходит вокруг станции, мой папка сидит за пультом, Зяма спрашивает отца про такой-то параметр, его величину, про другой, это пробовали, а это заменяли? Отец рассказывает ему, что это — такая величина, то — столько-то, и то сделали, и это проверили. А Зяма ходит вокруг работающей станции, что-то считает на бумажке, лезет своим длинным, хлюпающим носом в самые неожиданные места, вдруг просит отца дать ему молоток, где-то что-то стукает, довольно сильно. Сидящая невдалеке группа замолкает, Зяма просит всех выйти за пределы комнаты-камеры, которую закрывают бронированной дверью, и просит отца включить высокое (напряжение) на излучение (это смертельно опасное излучение, только без людей!) и проверить чувствительность. Вокруг стенда, где работает отец, стоят человек 17, все знающие и очень толковые, внимательно смотрят, параметр получается, все в шоке! «Зяма, что ты сделал» – спрашивают спецы? Он машет рукой, шмыгает носом, пользуется платком, глаза слезятся. Ему тогда было лет, как мне сейчас, т.е. 64, как давно это было. Теперь надо объяснить Заказчику, что сделано и как, на основании каких документов, не надо ли доработать все старые, ранее выпущенные изделия и т.п. Зяма объяснил, что он стукнул по одному из волноводов, так как заподозрил, что может в совокупности с другими СВЧ деталями образоваться КСВ (коэффициент стоячей волны) больше, чем положено, хотя по отдельности все детали и узлы настроены правильно. Он просто чуть изменил КСВ этой детали и станция теперь будет работать без перебоев и надежно. Вопрос с дополнительной проверкой решили, документы оформили, план по выпуску не сорвали. Это все стало возможно из за того, что Зяма не только глубоко понимал работу этих загадочных СВЧ- устройств, но и знал куда и как стукнуть, своей худой рукой, буквально купаясь в недрах СВЧ, понимая изнутри это явление. Близкие друзья Зямы знали его способности и золотые руки, знали, что он из какой-то рухляди и кучи металлолома сам, потихоньку, собрал а/м «Волгу», но не просто собрал, а что-то сделал с ней такое, что ездила она совершенно замечательно и потребляла бензина очень мало за счет электронного впрыска — это 75-е годы! Закончил Зяма все плохо. В конце 80-х стало вдруг известно, что брат Зямы живет в США, куда уехал после войны из плена (мы знаем, что те, кто вернулся на Родину – попали в лагеря и мало, кто выжил!), а его считали без вести пропавшим. Вроде бы и хорошо, брат нашелся, но нет, нашим чекистам, которые ищут кругом врагов и бдят, надо себя проявить! Заводят «дело»: Зяма не сообщил про брата в США, значит враг, гнобить, значит уволить! А у Зямы за 50 лет работы только одна запись в трудовой книжке — Завод! Без него — завода, без любимой работы, он себя не представляет! Над ним сжалились и перевели работать в механический цех, где делали те самые волноводы. Мы (я и отец)давно дружили с ним, он уважал моего папку, меня, как специалистов. Несколько раз я приходил к нему на его новое место работы посоветоваться по какому-то вопросу, так как знал о его незаурядных способностях. Он всегда грамотно и умело помогал в технических трудностях. С горечью рассказал мне, что минувшие 5 лет он работал над темой «Эхо-камеры»: создания реальных условий для РЛС на земле, что позволяло провести дополнительные исследования и улучшить параметры по дальности и другие, а так же анализировать и настраивать отказавшие изделия на современном уровне. Он добился понимания важности вопроса у заводского начальства, получил «добро» Главного конструктора, который доверял ему, преклонялся перед его знаниями и руками. По разработанной Зямой документации построили огромное помещение со специальными параметрами и инженерией внутри, и даже провели первые испытания. Проверки показали потрясающие возможности новой специальной камеры, но. Зяму лишили «допуска», отстранили от работ, от любимого детища, которому он был предан, как и своей Стране. Он с грустью рассказывал мне, что идиоты, лишили его права заниматься делом всей жизни, но мозги то его они отнять не могут, а память у него была феноменальная! Только ни память, ни знания, ни желание работать на благо Страны — все это было не нужно. Через год все было заброшено и погублено, Зяме заниматься Эхо-камерой запретили: все, что он придумал — было жутко секретно, а без него никому дела не было, не охота, да и глубокого понимания темы не было. Ладно, деньги! Дело, престиж техники, Страны, да и целого направления, были загублены! Зачем, почему, кто отвечает, кто посмел? Вопросы остались риторическими. Шагал Залман Менделевич после этого стал болеть, что и как было потом — я не знаю, так как я в 1989 году уволился, поняв и увидев, что перспектив у завода, да и у меня, нет. Вот такой замечательный, башковитый и рукастый человек встретился мне в жизни. Думается мне, что разбирайся эти люди в медицине – были бы великие хирурги, или другие специалисты по «ремонту» отказавших, заболевших «человеков», но проверить это невозможно, как нельзя узнать обратного: каким бы слесарем был известный хирург? Бат – Ям. Февраль 2014 год.
